Остальные полубоги медленно отходили от шока. Некоторые обнажили мечи.

— C’è un karpos! – закричала итальянка. (с итал. Это карпои!)

— Убейте его! – сказала Элис Миязава.

— Нет! – закричал я.

Обычно после такой моей команды следовала реакция, напоминающая ситуацию в тюрьме

строгого режима: смертные, бросались на землю и ожидали моих дальнейших указаний. Увы,

теперь я был простым смертным с визгливым голосом подростка.

Я в ужасе смотрел, как моя собственная дочь Кайла приготовилась стрелять из своего лука.

— Персик, слезь с него! – закричала Мэг. Она распутала сети, бросила их, а затем подбежала к

Коннору.

Карпои спрыгнул с шеи Коннора. Он приземлился у ног Мэг, обнажив клыки и шипя на всех

жителей лагеря, выстроившихся полукругом.

— Мэг, отойди, – сказал Нико ди Анджело. – Эта штука опасна.

— Нет! – голос Мэг был настойчив. – Не убивайте его!

Шерман Янг перевернулся и застонал. Его лицо выглядело хуже, чем было на самом деле: из

раны на лбу шла кровь; но это зрелище только раззадорило жителей лагеря. Кайла натянула свой

лук. Джулия Фейнголд вытащила кинжал из ножен.

— Подождите! – взмолился я.

Не каждый бы понял, что произошло дальше.

Джулия атаковала. Кайла выпустила стрелу. Мэг вытянула руки вперед, и между ее пальцами

вспыхнуло слабое золотое свечение. Неожиданно в руках юной Мэг МакКэффри оказалось два

меча с изогнутыми лезвиями, что придавало им сходство с фракийскими мечами. Это были сики

из имперского золота. ( прим.: короткий меч или кинжал с изогнутым клинком,

использовавшийся древними фракийцами и даками, а также гладиаторами в Древнем Риме) Я не

видел такого оружия со времён падения Римской Империи. Они возникли из ниоткуда, но, как я

мог судить по своему опыту, они появились из колец-полумесяцев, которые носила Мэг.

Оба лезвия завертелись. Мэг одновременно разрезала в воздухе стрелу Кайлы и обезоружила

Джулию, и ее кинжал покатился по полу.

— Какого Аида? – спросил Коннор. Его волосы были вырваны клочками так, что он был похож

на куклу, с которой плохо обращались. – Кто эта девчонка?

Персик припал к ногам Мэг, рыча, пока она отмахивалась от сбитых с толку и разъярённых

полубогов двумя мечами.

Моё зрение было лучше, чем у обычных смертных, потому что я увидел горящий символ первым

– мерцающий свет над головой Мэг. Когда я узнал символ, моё сердце ушло в пятки. Мне не

понравилось то, что я увидел, но я подумал, что стоило на это указать.

— Смотрите!

Остальные были в замешательстве. Затем свет стал ярче: сформировалось голографическое

изображение золотого серпа с несколькими колосками пшеницы, кружащееся чуть выше головы

Мэг МакКэффри.

Мальчик в толпе ахнул.

— Она коммунистка!

Девочка, сидящая за столом четвертого домика, насмешливо усмехнулась:

— Нет, Дэмиен, это символ моей матери, – когда до нее дошла истина, она стала спокойнее. –

Гм, то есть...символ её мамы.

У меня закружилась голова. Я не хотел этого знать. Я не хотел служить полубогу с такими

родителями. Но теперь я понял, что полумесяцы на кольцах Мэг – никакие не луны, а серпы. Как

единственный присутствующий олимпиец, я чувствовал, что должен сделать признание

официальным.

— Мою подругу признали, – провозгласил я.

Некоторые полубоги уважительно опустились на колени, хотя некоторые сделали это неохотно.

— Леди и джентельмены, – сказал я с такой же горечью в голосе, какая была в чае Хирона, –

похлопайте Мэг МакКэффри, дочери Деметры.

Глава 14

Вы, видно, шути...

Абсурд, что происходит?

Слоги закончи...

НИКТО НЕ ЗНАЛ, ЧТО ДЕЛАТЬ С МЭГ.

Я их не виню.

Ситуация стала ещё более запутанной теперь, когда я знал, кто её мать.

У меня были подозрения, да, но я надеялся, что их опровергнут. Ужасно обременительно всегда

оказываться правым.

Почему я боюсь ребёнка Деметры? Хороший вопрос.

За прошедшие сутки я делал всё возможное, чтобы собрать воедино воспоминания о богине.

Когда-то Деметра была моей любимой тётей. Это первое поколение богов может быть чванливой

компанией (я о вас, Гера, Аид, папа), но она всегда казалась доброй и любящей, кроме тех

случаев, когда уничтожала человечество мором и голодом, но у каждого бывают плохие деньки.

Потом я совершил ошибку, начав встречаться с одной из её дочерей. Хрисофемидой, кажется, уж

извините, если ошибаюсь. Даже будучи богом, я не мог запомнить имена всех моих бывших.

Молодая девушка пела песню о сборе урожая на одном из моих дельфийских фестивалей. Её

голос был настолько красив, что я влюбился. По правде говоря, я каждый год влюблялся в

победителей и занявших второе место. Ну что могу сказать? Падок на мелодичные голоса.

Деметра не одобрила это. С тех пор как её дочь Персефону украл Аид, она стала несколько

чувствительно воспринимать отношения её детей с другими богами.

Во всяком случае, мы перекинулись парой словечек. Снесли парочку гор до щебня. Опустошили

парочку полисов. Ну, вы знаете, к чему могут привести семейные ссоры. В итоге мы пришли к

шаткому перемирию, и с тех пор я старался держаться от детей Деметры подальше.

Теперь я – слуга Мэг МакКэффри, дочери Деметры, оборванки, размахивающей серпами.

Интересно, кем был отец Мэг, если смог привлечь внимание богини. Деметра редко влюбляется в

смертных. Да и Мэг была необычайно сильна. Большинство детей Деметры способны разве что

заставить зерно прорасти да держать в страхе вредоносных бактерий. Владение двумя золотыми

клинками и призыв карпои – вещи на несколько уровней круче.

Всё это пронеслось в моей голове, пока Хирон разгонял толпу, призывая всех сложить оружие.

Так как староста Миранда Гардинер отсутствовала, Хирон попросил Билли Ын – единственную

оставшуюся в домике Деметры – сопроводить Мэг в четвёртый домик. Две девочки быстро

удалились, Персик возбуждённо подпрыгивал между ними. Мэг бросила на меня обеспокоенный

взгляд. Не особо зная, что ещё сделать, я показал ей два поднятых вверх больших пальца:

«Увидимся завтра!».

Она не казалась такой уж воодушевленной, исчезая в темноте.

Уилл Солас заботился о раненой голове Шермана Янга. Кайла и Остин стояли над Коннором,

обсуждая необходимость трансплантации волос. Я остался один и направился в свой домик. Я

лежал на больничной койке в центре комнаты, уставившись на потолочные балки. Я снова

подумал о том, насколько это удручающе простое, смертное место. Как мои дети терпят это?

Почему у них нет пылающего алтаря, почему они не украшают стены золотыми рельефами в

мою честь?

Когда я услышал, что Уилл и другие возвращаются, то закрыл глаза и притворился спящим. Я

был не в силах столкнуться с их вопросами или добротой, их попытками заставить меня

почувствовать себя как дома, когда я чётко знал, что мне здесь не место. Остановившись в

дверях, они притихли.

— Он в порядке? – прошептала Кайла.

— А ты бы была на его месте? – сказал Остин.

Молчание.

— Попробуйте немного поспать, ребята,– посоветовал Уилл.

— Это безумно странно, – сказала Кайла. – Он выглядит так...по-человечески.

— Мы присмотрим за ним, – сказал Остин. – Сейчас мы всё, что у него есть.

Я сдерживал рыдания. Я не мог вынести их заботы. Невозможность успокоить их или сказать,

что они не правы, заставила меня почувствовать себя незначительным.

Меня укрыли одеялом.

Уилл сказал:

— Спокойной ночи, Аполлон.

То ли его тон был настолько убедительным, то ли я был настолько истощен, как не был веками,